Сейчас много пишут о том, какие необратимые подчас изменения рождает психическая травма на мозговом, эндокринном и эпигенетическом уровнях. Раньше о разрушительном действии травматического переживания говорили на языке метапсихологии и феноменологии, но теперь работы в области нейропсихологии и применяемые в них методы визуального исследования мозга позволяют утверждать, что травма воздействует непосредственно на структуры мозга, которые отвечают за развитие специфических высших функций. Она затрагивает отделы мозга, отвечающие за установление близких, интимных и теплых отношений, за регуляцию аффекта и за определенные аспекты познавательной деятельности.
После Второй мировой войны психоаналитики обратили внимание, что дети жертв Холокоста оказываются плохо адаптированными. Особенности их поведения и самочувствия позволили в итоге говорить о межпоколенческой травме, создаваемой травмированными родителями у детей, рожденных после катастрофы. Травма создает определенные психические состояния, нарушающие социальную и эмоциональную адаптацию. Катастрофа, пережитая родителями, отзывается тем или иным дефицитом в поколении детей.
Приведу пример. Западная коллега, дочь прошедших через Аушвиц родителей, рассказывала: "Из нас троих только младшая сестра смогла создать семью, да и то потому, что мама умерла, когда ей было всего 12 лет". Она имела в виду, что мать не успела «испортить» младшую сестру. – Отец и мать были одаренными и сильными людьми, она выжили, смогли полюбить, пожениться, сделать значительные научные открытия, родить и вырастить троих дочерей. Однако их депрессия, посттравматическое состояние сделали их травмирующим фактором для девочек. Там, где дети хотели отклика, натыкались на грусть; где ждали восторженного внимания, обнаруживали отчуждение; где рассчитывали на свободу, ощущали тревожное цепляние. Этот список нестыковок и разочарований можно продолжать долго, а в результате вырастает человек, субъективно не имеющий права на личную жизнь и не умеющий строить отношения с людьми. Они стали депрессивными, но и не только депрессивными. У них много паранойи, тревоги, им трудна или невозможна сепарация от родителей – и потому невозможна зрелость. – Андре Грин предложил термин "мертвая мать" – мать, мертвая психически, не отзывающаяся на ребенка должным образом. "Мертвой" ее делает депрессия, травма. Ее близость вызывает у ребенка гнев, тревогу и растерянность, а попытка отделиться от нее – острую вину.
Феноменологическое описание действия травмы можно развить и продолжить, но здесь пока важно зафиксировать: травма приводит к эмоциональным и поведенческим искажениям, которые могут воздействовать на следующее поколение.
Если травмирующее событие – война, геноцид – укладываются в жизнь одного поколения, как это было в Германии, у нации больше шансов на выздоровление. Если же, как это случилось в России, череда бедствий захватила жизнь нескольких поколений, то – таково мое мнение – второе и третье поколения начинают воспринимать травматические искажения родительского поколения как психологическую норму. Если такое происходит, мотив к выздоровлению, шансы на восстановление значительно снижаются. К тому же повторно испытываемая – кумулятивная – травма делает психику менее резистентной.
В обществе, население которого на протяжении жизни нескольких поколений подвергалось массовой травматизации, в большой степени утрачивается представление о здоровом и адаптивном функционировании. На место адаптации заступают вялость и конформизм. Математик и диссидент Виктор Турчин писал: "Наша общественная жизнь унизительна и абсурдна. Она отнимает смысл у всего, к чему прикасается, а прикасается она ко всему. …Мальчики и девочки! Не слушайте своих родителей, когда они поучают вас расхожей мудрости тоталитарного человека. Они хорошие люди, но искалечены годами страха и унижений. Они хотят вам добра, но учат, как лишать жизнь смысла. Жизнь интереснее, а вклад в нее каждого индивидуума - значительнее, чем они привыкли думать".
Автор Кигай Н.И.